«1918. Симбирскъ», книжная серия «Симбирские тайны». В. Миронов. Часть 7. Под властью КОМУЧа. Глава 5 / 9 Апреля 1918 / История Ульяновска / Годы и люди

О «бессмысленном и беспощадном» красном терроре, утопившем Россию в крови, стали активно говорить и писать в конце 80-х и на протяжении всех 90-х годов прошлого века. Противоположную сторону при этом изображали сплошь в ореоле либо героев, либо мучеников. Но в любом случае этакими воинами света в белых, ничем не запятнанных одеждах. И лишь в последние годы всё громче стали говорить о том, что белый террор ничуть не уступал красному. А порой даже и превосходил его.

В одной из предыдущих глав уже упоминалось решение Симбирского губисполклма о посылке в Тагайскую волость вооружённого отряда в 100 человек при 4 пулемётах во главе с т. Гладышевым. Ему предписывалось разоружить сёла Тагай, Подлесное и Капышовку, создать там волостной Совет, наложить на тамошних капиталистов контрибуцию, а также произвести аресты. И вот спустя три месяца те события оказались в числе примеров «красного террора» в Симбирской губернии, описанных газетой «Возрождение».

«Граждане с. Тагай Симбирского уезда, не признавая власть симбирских совдепов, вели с ними борьбу, – сообщало издание. – И вот в марте с. г. в с. Тагай прибыли из Симбирска 20 вооруженных красных для восстановления советской власти. Но граждане встретили их враждебно, произошла схватка, красная армия не выдержала натиска граждан и бежала, оставив на месте 2 убитых и 6 раненых. Граждане со своей стороны потеряли 1 убитого и 2 раненых.

Тогда 9 апреля (н.ст.) симбирский исполнительный комитет выслал в село Тагай 180 вооруженных красных при 3 пулеметах на 4 автомобилях во главе с комиссаром Гладышевым и Корчагиным, которым силой оружия удалось восстановить в Тагае советскую власть.

Взыскав с граждан контрибуцию в 37 тысяч рублей, они возвратились в Симбирск. Контрибуция, как объявлялось, взыскивалась в пользу беднейшего класса населения. Тогда же в Тагае были арестованы 9 человек и заключены в арестантское отделение г. Симбирска. По уплате каждым из них по 500 руб., они были освобождены.

1 июля большевиками была объявлена мобилизация за 5 лет, каковую граждане Тагая отвергли, постановив на собрании обезоружить находившихся в селе красных и переизбрать большевистские советы. Советы переизбрали, часть красных обезоружили, а главари большевистского совета заблаговременно убежали в Симбирск.

8 июля в 2 часа очи в Тагай явился отряд красных в 130 человек при трех пулеметах и, заняв базарную площадь, открыл по селу пулеметную и ружейную стрельбу. Проснувшиеся граждане бросились на красных с криком ура и обратили их в бегство, бросив на площади пулемет и несколько винтовок. Граждане убили палками 7 красных, потеряв 2 убитыми и 3 ранеными. Один из погибших – сын церковного сторожа, 14 лет, был распят красными у сторожки штыками в 2 плеча и в пах.

13 июля от военного комиссара Дольникова и начальника отряда Бородулина было получено угрожающее предписание о сдаче оружия. В ответ граждане объявили село на осадном положении и круглосуточно дежурили на околице в ожидании нападения» (Возрождение. 1918. № 21. 16 августа). Однако нападения не последовало, поскольку на подступах к Симбирску появились чехословацкие войска части Народной Армии.

«В последние дни большевистского властвования жизнь в Симбирске совершенно замерла, – сообщали расклеенные по городу комучевские листовки. – Люди боялись выходить из дому, боялись громко заговорить. Страх – вот, что охватывало жителей. Всем было ясно, что большевистская власть умирает. Но, умирая, она делалась все наглее, бессовестнее и кровожаднее. Тюрьмы были наполнены симбирянами, в кадетском корпусе проводились расстрелы. Ночью в квартиры врывались вооруженные красноармейцы и под видом обысков грабили всю ценность… В субботу, 7 июля (Дата указана по старому стилю. По новому – 22 июля) Варейкис, начальник большевистского штаба объявил в городе красный террор, о чем извещал по всему городу расклеенный приказ № 4. Для приведения в исполнение своего приказа, 8 июля вечером Варейкис объявил своему помощнику, командиру латышского полка, что он должен издать приказ по полку, чтобы ночью расстрелять всех офицеров в г. Симбирске, поджечь многие дома и расстрелять многих представителей населения. Латыши отказались. Других исполнителей Варейкис не успел найти, т. к. 9-го утром в Симбирск вошли Самарские войска Народной Армии, и Варейкис бежал» (К населению Симбирской губернии. URL).

Позже эту версию событий развила и дополнила новыми подробностями газета «Возрождение», опубликовавшая «письменные показания неназванного офицера латышского полка, служившего у большевиков». «В воскресенье, в 23.15 вечером начальник штаба Варейкис объявил мне, что им в Симбирске объявлен красный террор и предложил мне издать приказ по полку, чтобы ночью расстрелять всех офицеров в г. Симбирске, поджечь многие дома и расстрелять многих представителей населения. Варейкис заявил, что мы не должны уходить из Симбирска, прежде, чем осуществим этот план, а после этого уйдем на Буинск. Я заявил на это, что мои люди уже собираются уезжать и грузят имущество на пароход. Тогда Варейкис приказал мне оставить из полка 100 человек, которых я должен передать в распоряжение ЧК, с которыми они ночью должны будут ходить по домам, арестовывать и расстреливать. Я заявил, что стрелки не пойдут. Варейкис пригрозил мне арестом, но я возразил, что меня не дадут в обиду стоящие здесь же в карауле мои стрелки. И тогда он меня отпустил. В конце июня я сам лично видел, как члены чрезвычайной комиссии в кадетском корпусе лично расстреливали многих арестованных» (Возрождение. 1918. № 4. 27 июля).

Из всего сказанного достоверно известно лишь то, что накануне падения города по приказу его чрезвычайного коменданта Варейкиса действительно были взяты заложники из «белогвардейских элементов», о чём в этой книге уже упоминалось. Всех задержанных поместили на один из пароходов, покидавших Симбирск.

Об их дальнейшей судьбе позже рассказывала всё та же газета: «ходят слухи, что бежавшими большевиками захвачено несколько десятков заложников из состоятельных людей и военных. Однако точных данных о количестве нет. Точно известно лишь о троих: Варгин, Попов и полковник Иорданский», – с беспокойством сообщила она в своём первом номере 23 июля (Возрождение. 1918. № 1. 23 июля). Однако уже через день – 25 июля – радостно известила горожан о том, что «Накануне на пароходе «Алатырь» из Майны в Симбирск возвратились заложники – Н. А. Варгин, полковник Иорданский, поручик Гребенщиков, артиллерист Пекарен и помощник присяжного поверенного Попов. Все они целы и здоровы. Их освободил отряд Народной Армии, захвативший пристань в Майне. Судьба ещё одного арестованного – И. М. Котова, пока не известна.

Всех арестовали в минувшее воскресенье по каким-то длинным спискам. Из Симбирска их везли на барже, которую большевики грозились затопить. Но не успели» (Возрождение. 1918. № 2. 25 июля).

Итак, заложники действительно были, но не «несколько десятков», а шесть человек. Пятеро из них благополучно вернулись домой. Каких-либо достоверных подтверждений остальной информации по поводу прочих зверств Варейкиса (как совершённых, так и замышлявшихся), якобы творимых его подчинёнными, отыскать, пока не удалось. Ни в архивах, ни в других источниках.

Однако заложников, как мы помним, брали не только в Симбирске, но и в Мелекессе. Занимался этим отряд под командой начальника городской милиции Рейникова. В отличие от симбирян, судьба их мелекесских товарищей по несчастью сложилась трагичнее. Забирали преимущественно офицеров. Были арестованы двое Чвановых и двое Грязновых, Данилов, Поляков и целый ряд других. Брали также представителей буржуазии из мелких и средних торговцев, таких, как Спиридонов. Один из списков лиц, подлежащих аресту, попавший в руки чехословаков, насчитывал 120 имён. Около 4 часов утра, перед самым приходом белогвардейцев, четверых заложников расстреляли. Это были доктор Равенский – известный в городе врач и общественный деятель; старшина городской самоохраны и глава местной группы партии Народной свободы. Его труп позже найдут во дворе дома портного Санаева, лежащим под забором. Тело другого расстрелянного – секретаря городской управы Ивана Осиповича Иванова – обнаружат прикопанным в яме в сидячем положении. Купца Л. Маркина убили на крыльце его дома и, завернув в одеяло, куда-то увезли. Позже его останки нашли в полутора верстах от города, в местности, называемой «Чёрное озеро». Бывшего доверенного Марковых Кашаева арестовали и увезли в Симбирск. Когда в город пришли чехословаки, семья отыскала его труп за Александровской больницей (Ныне – Ульяновская областная больница) в одной из ям (Возрождение. 1918. № 14. 8 августа).

Исходя из того, что в приведённом «отчёте» названы имена и фамилии погибших, а также указаны конкретные места обнаружения их тел, данную информацию можно считать достоверной и на её основании сделать вывод о том, что жертвами «красного террора» в Мелекессе стали четыре человека. Во всяком случае, ни о каких других жителях города, убитых большевиками, сведений также отыскать пока не удалось. Впрочем, было в тот день ещё несколько жертв. Но убили их не красные.

При наступлении на Мелекесс в руки чехословаков попал военный комиссар города Парадизов. Его задержали и, узнав, кто это такой, предложили застрелиться самому. Но он попытался открыть огонь по схватившим его солдатам и в ответ был ими расстрелян. В бою также погиб и комиссар по продовольствию Варламов (Возрождение. 1918. № 14. 8 августа).

Как видим, белогвардейцы и чехословаки со своим противниками тоже не церемонились.

Что касается системы заложничества, то придумали её отнюдь не большевики. Они лишь перенимали «передовой опыт» передовых отрядов «демократических сил» – комучевцев и белочехов. С началом Гражданской войны именно они уже летом 1918 года брали в заложники жён, матерей, сестёр и детей советских руководителей. Так, в Самаре по распоряжению КОМУЧа в качестве таковых содержались 16 женщин – жён ответственных работников… Нередко заложниц расстреливали, как, например, мать лётчика Арошева – главного комиссара военно-воздушного флота советской республики, захваченную в Спасске. Заложниками белочехи объявили и членов захваченных Пензенского, Кузнецкого, Сызранского и Сарнского советов, которые содержались как в концлагерях, так и в обычных тюрьмах. Особенно крупные масштабы система заложничества у интервентов приняла осенью 1918 года, когда в октябре из числа заключённых будут формироваться печально знаменитые «поезда смерти». В них собрали свыше 4 300 заложников, более трети из которых по пути следования на Дальний Восток погибли от голода, холода и расстрелов (Галин, В. Гражданская война в России. За правду до смерти. С. 315, 316). В одном из таких поездов сгинул и захваченный в плен под Самарой член Симбирского губисполкома Пётр Гладышев (1918 год на родине Ленина. С. 160).

Но вернёмся в Симбирск. Здесь, как мы помним, в день падения Советов в кафедральном Троицком соборе служили праздничную литургию. А неподалёку, у входа в здание городской управы (Ныне – здание музыкального училища на углу ул. Гимова и Спасской), где на тот момент размещалась чешско-белогвардейская комендатура, собралась толпа нарядно одетой публики, среди которой были замечены семейства известного в городе крупного мануфактурного торговца Шанина, архитектора Шоде, дворянина Яковлева и многие другие (Симбирская губерния в 1918–1920 гг. С. 223–228). Они с нескрываемым злорадством наблюдали за тем, как в комендатуру сводят не сумевших скрыться большевиков. Причём поимкой таковых занимались не только солдаты, но и городская молодёжь. Гимназисты и реалисты (Ученики реальных училищ, что-то вроде современных профтехучилищ и техникумов), нацепив на рукава белые повязки и вооружившись винтовками с брошенного интендантского склада на Комиссариатской (Ныне ул. Кузнецова) улице, сновали по городу, выискивая и задерживая всех подозрительных (Симбирская губерния в 1918–1920 гг. С. 187, 223–228). Некоторых вели в комендатуру, а кого-то просто убивали на месте. Так, в первый день занятия белыми Симбирска горожане видели, как на Завьяловской площади (Место, примыкающее к спуску на берег Волги между зданием Ленинского мемориала и бассейном педагогического университета в конце бульвара Пластова) самарские добровольцы расстреливали троих красноармейцев. Двоих убили сразу, а третий попытался убежать, но был сражён двумя выстрелами вслед (ГАУО. Ф. Р-125. Оп. 2. Д. 180. Л. 78), успевши пробежать сажень в 20 в сторону Нового Венца (ГАУО. Ф. Р-125. Оп. 2. Д. 180. Л. 79).

Вскоре здесь же дело самарцев продолжили местные гимназисты и реалисты, кампания которых человек в семь–восемь толпились возле тел только что убитых. Вдруг они увидели шедшего в их сторону солдата. Кто-то громко спросил его: «Кто такой?». Получив ответ, что он – красноармеец, один из юнцов выхватил из рук подошедшего винтовку и застрелил парня, даже не спросив у него документов.

Ругаясь нехорошими словами, кампания отправилась под гору (ГАУО. Ф. Р-125. Оп. 2. Д. 180. Л. 56, 56 об., 57, 57 об.) Тела убитых бойцов Красной Армии лежали также на перекрёстке улиц Верхнемосковской и Спасской (Симбирская губерния в 1918–1920 гг. С. 187) (перекрёсток у областного драматического театра) и на тротуаре около кадетского корпуса (Симбирская губерния в 1918–1920 гг. С. 223-228).

Но были среди погибших не только красноармейцы. В. Н. Алмазов писал о тех днях: «Несмотря на все усилия образовавшегося Комитета Членов Учредительного Собрания, не удалось предупредить эксцессов против деятелей советской власти. Толпа упорно искала наиболее ненавистных, как Варейкис, Гольман и др. Расстрелян самосудом комиссар финансов Измайлов» (Вечерняя заря. 1918. 30 июля).

На самом деле Измайлову удалось скрыться. А вот комиссара Новикова растерзали солдаты Народной Армии. Расстреляны были также комиссар жилищ Белов, комиссар юстиции Крылов, члены партии В. Крайнов, С. Карпов, машинист Кудряшов, рабочий Громов и многие другие партийные и советские работники (1918 год на родине Ленина. С. 237). В их числе – сотрудник следственной комиссии Кучеров, тело которого с самого утра валялось на Гончаровской. У него были выколоты глаза и разбит череп (Симбирская губерния в 1918–1920 гг. С. 223–228).

Людей арестовывали прямо на улицах по доносам. Достаточно было кому-то из толпы указать на кого-нибудь как на подозрительное лицо, и человека хватали. Расстрелы производились без всякого стеснения, тут же, на улицах, без следствия и суда, и трупы расстрелянных валялись на улицах насколько дней (Вечерняя заря. 1918. 9 августа, 30 июля).

Член Симбирского комитета РСДРП(б) Егор Петрович Кудряшов был ранен в бою с белогвардейцами у станции Симбирск-1, но эвакуироваться с другими ранеными на пароходе в Казань не успел и вынужден был вернуться домой. Днём 22 июля к нему пришли белогвардейцы, вывели во двор и на глазах беременной жены и детей расстреляли. Хотели убить и жену – Александру Алексеевну, но соседи уговорили пощадить её ради ребятишек. Тело убитого погрузили на повозку, где уже лежали трупы других расстрелянных, и куда-то увезли (Симбирская губерния в 1918–1920 гг. С. 112).

Большевиков, содержавшихся в тюрьме на Сызранской улице (Ныне ул. 12 сентября. Здание СИЗО № 1), каждое утро увозили на расстрелял куда-то в сторону вокзала на грузовой автомашине. Она подъезжала к входным воротам тюрьмы около полуночи и стояла там с работающим мотором часов до 3 утра. Всего из этой тюрьмы было увезено и расстреляно несколько десятков человек. В их числе упоминавшиеся уже комиссар юстиции Крылов, комиссар жилищ Белов, командир отряда Новиков (Симбирская губерния в 1918–1920 гг. С. 223–228).

По занятию 22 июля 1918 года Симбирска чехословаками и белогвардейцами, красноармейцев и сочувствующих советской власти расстреливали также во дворе бывшего кадетского корпуса (ГАУО. Ф. Р-125. Оп. 2. Д. 663. Л. 23, 23 об.) Но даже те, кто успел покинуть город, не могли чувствовать себя в безопасности.

Бывший чрезвычайным комиссаром по восстановлению Советов Абросимов позже вспоминал, как во время отступления из Симбирска он вместе с женой и бывшим начальником Мелекесской милиции Рейниковым тоже с семьёй шли в Буинск. По дороге их остановил белогвардейский патруль, проверявший документы, которые у всех были фальшивыми, выправленными на чужие фамилии. Например, Абросимов значился извозчиком Фроловым. Тем не менее, всех задержали и доставили в город. Здесь-то их и опознал некто Зелимов, житель села Карлинское Сельдинской волости Симбирского уезда, в прошлом – торговец лошадьми. Зелимов сообщил патрулю, что задержанные – симбирские комиссары. Он назвал настоящие фамилию, имя и отчество Абросимова и даже хотел сам с ним тут же расправиться (ГАУО. Ф. Р-125. Оп. 2. Д. 666. Л. 24). Но ему не дали. Всех задержанных после короткого допроса отправили в тюрьму, где уже на следующий день обоих комиссаров приговорили к расстрелу. Однако исполнить приговор не успели, потому что в город ворвался красный отряд Мороза и всех освободил (ГАУО. Ф. Р-125. Оп. 2. Д. 666. Л. 1).

А в Симбирске тем временем разворачивались репрессии против интеллигенции, сотрудничавшей с большевиками. В частности, начала свою деятельность Комиссия по делу Домбровского, Кравца и других врачей, добровольно поступивших на службу Советской власти. В газете «Возрождение» за 25 августа она опубликовала обращение к врачам города, в котором просила их сообщить «те данные, каковыя у них имеются по этому делу и могут быть полезны для названной комиссии». Письменные показания предлагалось «в самое непродолжительное время» направлять доктору Охотину по адресу улица Сенная (Ныне ул. Д. Ульянова), дом 9. Чем закончилась работа этой комиссии, неизвестно. Но вряд ли чем-то хорошим. Во всяком случае, для «подследственных». Потому что, как позже заявил бывший министр правительства КОМУЧа Майский, «В обстановке гражданской войны никакая государственная власть не в состоянии обойтись без террора». А лидеры этого «демократического правительства» буквально взывали к массовому террору: «Комиссарам мы пощады не дадим и к их истреблению зовем всех, кто раскаялся, кого насильно ведут против нас». Комучевец С. Николаев признавал, что «режим террора принял особо жестокие формы в Среднем Поволжье». Расстреливали в Мелекессе и Ставрополе, в каждом городе, в каждой деревне. Эсеры пытались от имени КОМУЧа установить подобие законности и продолжали расстреливать уже на «законном» основании (Галин, В. Гражданская война в России. За правду до смерти. С. 293, 294).

Председатель Самарского КОМУЧа В. Вольский позже писал: «Комитет действовал диктаторски. Власть его была твердой, жестокой и страшной. Это диктовалось обстоятельствами Гражданской войны. Взявши власть в таких условиях, мы должны были действовать, а не отступать перед кровью. И на нас много крови… Мы не могли ее избежать в жестокой борьбе за демократию» (Галин, В. Гражданская война в России. За правду до смерти. С. 305). А вы говорите – красный террор.

За первые дни такой борьбы в Симбирске без всякого суда и следствия прямо на улицах было расстреляно свыше 400 красноармейцев, красногвардейцев, рабочих, советских и партийных работников, – вспоминал один из участников событий Б. Афанасьев ещё в 1936 году (1918 год на родине. С. 236). Впоследствии эта цифра стала приводиться в других работах уже в качестве официальной, хотя никакого документального её подтверждения найти, пока не удалось. Поэтому приведённое число, скорее всего, приблизительное.

Как ни странно, но, вернувшись в Симбирск, советские власти почему-то не предприняли, что называется, по горячим следам никакого расследования совершённых здесь чехословацкими войсками и Народной Армией злодеяний «в жестокой борьбе за демократию».